На пороге стоял хозяин - рослый мужчина лет пятидесяти. В руках он держал охотничье ружье, дуло которого было направлено прямо на Квина. Выражение лица хозяина не предвещало ничего хорошего. Сзади, из-за его спины, испуганно выглядывала хозяйка, женщина примерно одного возраста с ним.

Трудно представить себе ночь, ужаснее той, что выпала на долю бедного Колина и ухаживающей за ним Уэйд. Путешествуя по мирам, слайдеры не всегда оставались здоровыми, случалось, что и они заболевали: их поражали местные вирусы, инфекции, сказывалось напряжение и усталость от постоянных напастей и бед. Словом, повидали многое. Но такую горячку Уэйд наблюдала впервые.

Не оставалось сомнений - у Колина было воспаление легких в самой тяжелой форме, с жаром, потерей сознания, жутким бредом. Скачки болезни были стремительными, она двигалась по своему непонятному графику, и нельзя было сказать, что будет даже через минуту. От этого становилось страшно. Но бояться было нельзя.

Вначале все было не так уж и плохо. Хозяева (а вернее, хозяйка - Сэмюэль, что-то пробурчав, ушел в дальнюю комнату и не появлялся до самого утра) выделили Колину место у теплого старого камина. Его разместили на широкой скамейке поближе к огню. Хозяйка дала пару одеял, подушку и даже рубашку для Колина, чтобы сменить его собственную, промокшую насквозь. Она показала, где брать воду, дала даже каких-то сушеных трав от кашля и предложила нечто вроде ужина. Но больной Колин не хотел есть, а Уэйд было не до еды: на ее плечах лежала забота о друге. Хозяйка тоже вскоре удалилась, сказав, что если случится что-нибудь, без сомнений будить ее. Уэйд, поблагодарив ее, приготовилась к своему ночному дежурству.

Она напоила Колина горячим чаем, дала пару таблеток аспирина (единственное, что было от жара), укутала его потеплее. Колин заснул.

Час прошел спокойно. Уэйд все равно не спала, постоянно проверяя состояние Колина. Немного успокоившись о нем, она стала думать о другом. Как там Квин и Ремми? Квина все же молнией ударило, как он себя чувствует? Колину ведь не повезло... И молнии здесь какие-то странные. Удастся ли выбраться из леса или он здесь тянется на сотни миль? Где найти врача для Колина? Такие мысли мелькали в голове, сменяя одна другую.

Уэйд встала, пощупала лоб Колина. Вздохнула: “Горит, бедняга!”. Она поправила ему одеяло и потом немного прошлась по комнате. Остановилась у окна. Оно было крепко-накрепко заколочено досками. Оставалась лишь узкая щель. “Чего они боятся? - вспомнился недавний вопрос. - Или кого? Что за сверкатели?” От незнания этого мира становилось жутковато. Всегда чувствуешь себя слабым вдвойне, когда чего-то не знаешь, не понимаешь. Уже таких ужасов в этих мирах насмотрелись, в таких переделках побывали, одни кромагги чего стоят. А все равно страшно; к страху трудно привыкнуть - его надо преодолеть. Вот в чем вся задача и вся сложность... Уэйд чуть раздвинула доски, взглянула на темный лес.

Совсем ничего не было видно: темная ночь стояла на дворе. Что-то шумит, воет, но не разберешь что. Вдруг свет на секунду озарил лес. Уэйд различила на дворе фигуру человека, черного человека, еще чернее от яркого света, и тут снова наступила ночь. Вид этого незнакомца был так ужасен, что Уэйд мгновенно отпрянула от окна и опустила доску. “Это что еще за мистика? - вздрогнула она. - Или мне уже чудится? Этовсе нервы...” Может, и чудится, только шум грозы уже не был однороден, как прежде. В нем отчетливо слышались резкие голоса, топот, щелканье кнута... Шум нарастал, приближался. “Сверкатели! - в отчаянии подумала Уэйд. - Сейчас ворвутся сюда! Надо скорее запереть дверь”, - метались в голове отчаянные мысли. Она знала, что дверь и так забаррикадирована лучше некуда, но все равно хотелось бежать, что-то делать и, как в страшном сне, ноги словно окаменели. Напряжение вокруг нарастало, звуки усиливались и... тут раздался дикий стон Колина, он заметался на скамье.

Шум мгновенно стих, точно его не было. Уэйд вернулась к реальности, поняла, что все было лишь игрой воображения, измученного сознания. Но Колин был реальностью. Уэйд бросилась к нему. У парня был сильный жар, он метался в беспамятстве, сбрасывая одеяла, его всего трясло, как в лихорадке. Спокойствие кончилось, началась борьба.

Колину было плохо. Вначале ему казалось, что он умирает, и он стонал, нечеловечески, ужасно. Колин хотел жить.

Ему хотелось пить, его мучила невыносимая жажда. Уэйд подавала ему кружку за кружкой, но вода была теплой. Он понимал, что холодной ему нельзя (он и так болен), но это понимал здоровый Колин, а этот хотел студеной, нет, лучше ледяной воды ниже нуля градусов. И он сердился на Уэйд, кричал на нее, едва не плача.

- Быстрее, скорее, - шептал он и, не дождавшись очередной кружки, падал лицом в подушку и дрожал, стараясь расстегнуть неподатливую пуговицу рубашки. Потом жадно пил, вцепившись пальцами в кружку, и - падал опять, затем просил пить снова и снова.

Он не видел Квина и Ремми, не понимал, почему они бросили его, объяснениям Уэйд не верил, даже не воспринимал их. Он верил только своим бредовым мыслям, словно величайшей из истин, и даже Уэйд старался убедить в своей правоте. Он сердился, зная, что она все равно не верит ему.

Потом все насущные проблемы ушли в небытие, перестали волновать его. Есть Квин или нет, какая разница? К Колину снова подступил страх, жуткий страх. Он вдруг понял, что тяжело болен, что он может не выжить. Жизнь, милая и далекая, как она стала вдруг дорога ему! “Только стоящий у обрыва сможет в должной мере оценить ее, - думал Колин в бреду. - Как можно не любить ее? Как?! Глупцы вы, все глупцы!” Он знал, что добровольно никогда не уйдет из жизни, она - его сокровище, и у него никто ее не отнимет. Силы на мгновение вернулись к нему, Колин стал еще настойчивее требовать воды, как волшебного напитка. Но боролся он не долго, скоро ослаб.

Колин внезапно перестал видеть окружающий мир, в его глазах стоял туман, железный занавес словно отделил его от мира. И ужас овладел Колином - он почувствовал, что не справится с болезнью в одиночестве. И он, защищаясь, вдруг заплакал, как маленький ребенок. Вода потеряла свою прелесть, Колин все равно не видел ее, не знал о ее существовании.

Колин звал друзей, кричал, стонал - он боялся, что не услышит ответа:

Обида было тем горше, что сознательно Колин знал, что никто его и не думал бросать, но сознание куда-то ушло, и он остался между двух полос - света и тьмы, реальности и небытия. Колин бормотал что-то, сам не понимая что. Ему вдруг стало все равно. Ушло, все ушло вдаль. Время и пространство смешались, Колин опять в воронке, но не синей, а угольно-черной, его крутит, бросает о камни, но страшнее всего становится, когда он осознает, что страха абсолютно нет - ему ВСЕ РАВНО! Хотя нет, остается нить, связывающая его с реальностью, заставляющая мучиться, жить. И он опять где-то в скольжении, пробегают картины чьей-то жизни, ее события. Ему больно за чужую боль, весело за радость других, и вдруг Колин угадывает - это же его жизнь, от ее начала до нынешнего момента. А шар Земли все вращается, крутится, и бегут миры - чьи-то дома, но не его. И больно, и жарко, и трудно, и мысли рвут тебя на части, опять страшно и ужасаешься, потому что понимаешь - ты просто бредишь в горячке. Хочется отключиться, уйти в покой хоть на мгновенье, но снова тебя затягивает в черную воронку, черную дыру.

Но на мгновенье словно ветром разорвало тучи, и Колин на время пришел в себя. Он видит, что находится в каком-то лесном доме, лежит на жесткой скамье, ему жарко, хочется пить, ему очень одиноко. Колин увидел Уэйд, которая склонилась над ним. Стало легче. Он теперь не одинок. Колин попробовал что-то сказать, но вихрь болезни вновь закружил его. Пеленой задернулось все вокруг. Но Колин не хотел снова уходить туда, знал, что не выдержит этого еще раз. Жить хотелось. Он пытался уцепиться хоть за соломинку.

- Уэйд, я тебя не вижу! Где ты? Не бросай меня теперь! Я погибну, - стонал Колин, плача от боли. Он не понимал, что Уэйд тут, что она отвечает ему. Колин искал ее, протягивал руки... и все равно не мог найти ее.

- Только не бросай, не бросай меня!

И вдруг он почувствовал, что она крепко сжимает его руки. Колин закричал. Никто, кроме него, не знал, что это был не крик боли, что он кричал от радости. Колин снова увидел Уэйд, и она больше не исчезала. И было не важно, что творится вокруг, главное - у него был теперь друг. И страшная воронка испарилась, сгинув во тьме.

Колин все еще плакал, но не мог понять, почему Уэйд тоже плачет. Он знал, что пока они держаться за руки, он не полетит в бездонную пропасть. С сознанием вернулась и физическая боль, но Колин не замечал ее, просто забыл о себе. Он смотрел на Уэйд. Почему она плачет, кто обидел ее?

- Уэйд, что с тобой? Тебя обидели? Скажи кто, и я побью его! Честно! Никто не смеет причинять боль моим друзьям! Ну, ответь же! Кто?

Он удивился, увидев, что Уэйд заплакала еще сильнее. Это уже слишком! Сейчас этот негодяй получит по заслугам! Колин рванулся вперед, пытаясь встать и... как подкошенный, рухнул на скамью. Он потерял сознание, погрузился в синее море без мыслей, без тревог. Колин почувствовал в последнее мгновенье настоящее блаженство - наконец-то он мог отдохнуть от боли. Он был спасен. На время.

Тяжело пришлось Колину, но и Уэйд было не легко. Видеть, как твой друг бредит, сгорая от болезненного жара, и осознавать, что ты не в силах ему помочь - что может быть хуже? Как тут не заплакать от жалости и беспомощности?! Поэтому и были на глазах у Уэйд те самые слезы, которые так всполошили Колина. Ей казалось, что легче самой снести боль, чем видеть мучения другого, близкого тебе человека.

Но Уэйд держалась. Она приносила Колину воды, готовила лекарства, следила, чтобы он в пылу горячки не упал со скамьи, успокаивала его, как могла. Она знала, что ее слов он не услышит. Но, может, почувствует?

В середине ночи дикие крики Колина даже разбудили хозяйку. Уэйд не на шутку испугалась, что их могут выставить за дверь, и старалась утихомирить друга. Он же в забытьи пытался взять ее за руки, словно боялся потеряться во тьме бреда. Уэйд с силой сжала руки Колина, давая ему понять, что она здесь, рядом, и никуда не уйдет отсюда. В таком положении и застала их появившаяся хозяйка. И тут Колин внезапно вздрогнул и потерял сознание.

Уэйд все еще продолжала держать его за руки, не решаясь отпустить. А за окном шумел ветер, играя каплями дождя, бросая их об мокрые окна, накрепко заколоченных в защиту от ночного врага.

Хозяйка не стала ругаться, наоборот, она с озабоченным видом подошла к Колину, пощупала ему лоб. Он застонал во сне. Хозяйка покачала головой:

- Да, тяжелая горячка, - снова сказала хозяйка, - и травы не помогли? Эх! На вот, еще одну нашла в кладовой. Старое лекарство, еще мои прадеды им пользовались. Озноб, жар снимет. Если уж оно не поможет, то...

Заметив испуганный взгляд Уэйд, она поспешно добавила:

- Но нет, должно помочь! Обязательно! Лучше ваших, как их, “аспиринов”! Давай-ка, согрей еще кипятку и пусть твой товарищ выпьет это лекарство.

Уэйд наконец разжала руки и отошла к печи подогреть воду. Хозяйка возилась с травами.

- Сначала может стать хуже - это кризис, а потом ему полегчает. К утру жар пройдет.

- Спасибо! - медленно проговорила Уэйд, - спасибо, что нам помогаете.

- О, да не за что, дорогая моя! Живем тут век в глуши, души людской не видим, да как не помочь попавшим в беду?!

Когда питье согрелось, Уэйд разбудила Колина и заставила его выпить это. Он тут же снова упал и крепко заснул. Надо было ждать.

Хозяйка сидела здесь же, не уходила. Она принялась было расспрашивать Уэйд, кто они да откуда, но та отвечала рассеянно и неохотно, и хозяйка, решив, что это все из-за беспокойства за Колина, оставила свои расспросы до утра.

А уснувшего было Колина вновь стали мучить кошмары. Чудилось ему, что спит он, крепко и сладко, и выздоравливает во сне, и друзья рядом с ним, и все идет хорошо. Просыпается Колин - никого вокруг. Дом пуст, только скрипит приоткрытая дверь. Но за окном солнце уже вовсю светит, сверкая в ночных лужах золотыми лучами, и блестят изумрудной зеленью умытые листья. А кругом - тишина и покой.

Но тревожно Колину чего-то. Он вроде бы и здоров, но душа его полна смятения. Колин встает - ноги точно не его, словно другим человеком, чужим, незнакомым самому себе стал он за ночь.

Куда-то исчезла прежняя беспечность и радость чувств, мир стал серьезнее и мрачнее вокруг. Как будто 30 лет пронеслись за один миг.

Обеспокоенный, Колин идет к зеркалу у двери и глядит в него на себя. Бог мой! Это же не он! Откуда это хмурое лицо шестидесятилетнего человека, сурового, мрачного, с отпечатком тяжело прожитых лет, не легко добытого опыта? Лоб избороздили морщины страданий, скулы вытянулись, подбородок стал резким, острым.

Колин никогда бы не поверил, что это его собственный портрет. Но глаза, глаза у этого человека - молодые, блестящие, живые - были глазами прежнего Колина, того, каким он был еще вчера. И эта разница так поражает несчастного, что крик ужаса срывается с его губ - крик пожилого человека с глазами юноши. И солнце за окном померкло вдруг...

- Н-Н-Е-Т! ЭТО НЕ Я! - закричал Колин и... проснулся.

- Колин! Что с тобой? - услышал он испуганный голос Уэйд. - Опять ужасы привиделись?

Колин в смятении огляделся по сторонам. Тот же дом, только на дворе ночь, ночь и солнца нет. “Значит, это был сон, - понял он, - только сон”. Но тревога не оставляла его.

- Уэйд, - сказал он, пристально посмотрев на нее, - я тебе сейчас скажу кое-что... Ты не подумай, это не бред. “Лучше бы это было бредом”, - подумал Колин про себя, а вслух сказал:

- Мне приснился сон... странный такой. Будто я гляжу на себя в зеркало и не узнаю. Словно я постарел за ночь... и мне 60. Да, такие дела...

Уэйд, не отрываясь, смотрела на него. Колин опять повторял эти слова о старости: сначала у крыльца, теперь - здесь. Что бы это значило? Опять сказывается тяжелая болезнь? Уэйд видела - с ее другом что-то происходит, что-то необычное, не понятное никому, и она не нашла слов ответить ему.

Колин, подождав еще секунды три, повторил:

- Уэйд, это правда, то есть это сон. Скажи, это ведь сон? Я же... не постарел? - он умоляюще глядел на нее.

- Нет, конечно, нет! - Уэйд словно себя убеждала. - Это все кошмары, ужасы. Ты болеешь, вот и снится... жуть всякая.

Тут она взяла себя в руки и, все более оживляясь, продолжала:

- Запомни, Колин, это все наши страхи, которые только и ждут, как бы досадить нам. Все мы боимся чего-то и во время сильной болезни это и проявляется.

- Да-а, - протянул Колин. Было непонятно, согласен он с этим выводом или нет.

- Все мы смертны, и каждый уйдет в свое время. Но, Колин, - ободряюще сказала Уэйд, - говорят, что нужно оставаться молодым в душе, тогда годы не властны. Все - нипочем. А тебе еще и 30 нет, поэтому не надо волноваться.

- Я верю, - Колин помолчал. - Но знаешь, чтобы окончательно успокоиться, можно я взгляну в зеркало, а?

- Да ладно... - пробормотала Уэйд. Я только вот не вижу поблизости никаких зеркал. Может, у хозяйки спросить? Она ведь тоже о тебе беспокоилась, да и теперь какое-то лекарство готовит.

Тем временем появилась и сама хозяйка. Она принесла вторую порцию лекарства.

- Посмотреться хотел, - сказал Колин и, заметив, что взгляд хозяйки стал еще более удивленным, поспешно добавил: Сон мне приснился плохой, вот я и хотел окончательно прогнать ощущения этого кошмара.

- Да ты никак в себя пришел, - воскликнула хозяйка. - Я же говорила - лекарство кого угодно вылечит.

- Нет у нас зеркал! Разбились все... от грозы, - как-то странно, неохотно ответила та.

- На, дай ему. К утру совсем поправится. А ты не огорчайся, дорогой мой, - обратилась она к Колину, - от этого лекарства сны и впрямь ужасные бывают. Кажется, что гибнешь или... стареешь.

Колин и Уэйд вздрогнули. Заметив это, хозяйка сказала:

- Не удивляйтесь. Лекарство старинное, не вы первые лечитесь им. Но эти кошмары - лишь сны, все они уйдут, едва выглянет солнце. Спи, дорогой мой, и помни - это сон.

Он старался поверить в это. Не в его характере было слишком долго беспокоиться о чем-либо, он всегда стремился поскорее забыть печали. Поэтому и теперь Колин решил побыстрее выкинуть из головы нелепицу, приснившуюся ему.

Колин послушно выпил лекарство и снова лег. Его тут же начало клонить ко сну. Уэйд заботливо укрыла его одеялом, поправила подушку. Колин вскоре уснул. Хозяйка удовлетворенно взглянула на него:

- Спасибо вам огромное. Не знаю, как бы я без вас справилась.

- Да не за что. Признаться, такая горячка - редкое явление, не часто столкнешься с ней. Рада была помочь.

Колин что-то заворочался, забормотал во сне. Уэйд нагнулась к нему и стала шептать ему какие-то ласковые, успокаивающие слова. Тихо погладила его по голове. Колин вздохнул и снова уснул. Уэйд, улыбаясь, еще раз погладила его волосы и опять вернулась на место своего дежурства у камина.

- Ты так заботишься о нем, словно он родной. Или даже ближе. Кто он тебе? Жених? Любимый? Брат?

Хозяйка с сомнением посмотрела на них - слишком уж не похожи внешне. Но ничего не сказала.

Уэйд это было не важно. Действительно, как она раньше не догадывалась? Колин стал для нее за все недолгое время их знакомства больше, чем просто другом. Он и впрямь стал братом. Пускай не родным, но братом по дружбе, крепкой, нерушимой. “Он мне брат, - повторила она про себя, - брат”. И тихо улыбнулась этой мысли.

ГЛАВА VI

Пока в избе происходила эта борьба за жизнь Колина, Квин и Ремми мирно спали в сарае. Вернее, пытались заснуть, что не очень получалось из-за пронизывающего все тело холода и сырости, а также острого беспокойства за друзей. Накрепко закрыв на засов дверь сарая, Квин и Ремми кое-как нашли более или менее сухое место - всюду протекала крыша. Благо в углу было полно сена и ребята по шею закопались в него, стараясь хоть как согреться. В конце концов стало теплее, но тревога о Колине не проходила.

- Эх, как там брат? - спрашивал не то Рембрандта, не то самого себя Квин.

- Кто же знает? Надеюсь все хорошо. В тепле хотя бы, Уэйд приглядит за ним, да и хозяева, я думаю, не сущие звери.

- Ну насчет последнего я не уверен. Этот Сэмюэль нас пускать не хотел, да еще в этот мокрый сарай загнал. Сказал бы я про него... да неудобно.

- Признаться, холодина порядочная. У меня даже зубы стучат, - и Ремми в подтверждение застучал зубами.

- Да ну тебя, Ремми, - отмахнулся Квин, - и так холодно, а тут еще ты. Он помолчал. - Эх, не могу я успокоиться, может пойдем еще постучим, а?

- Не советую. Нас точно не пустят, и ты же хочешь, чтобы еще наших друзей выгнали? Надо ждать до утра.

- Да, - Квин вздохнул, - ты прав. Вот рассветет и я дверь им взломаю, если не откроют.

- Силен же ты ломать, Кью-шар! Оправился после падения-то?

- Да, все нормально. Чувствую себя просто прекрасно, даже чересчур прекрасно, - вздохнул он. - Спать только хочется.

- Вот и правильно. Быстрее заснем - быстрее день придет. Спокойной ночи, Квин.

- Спокойной ночи, Ремми.

Минут десять было тихо. Только слышен был шум грозы за стенами. Квин заснул, но вот Рембрандту не спалось. Холодно было, да и тревожно - чудились ему то голоса, то бряцанье стали, то шаги во дворе. Он вспомнил про таинственных сверкателей. Кто они? Мало ли что в этих мирах можно встретить. Ремми чуть задрожал: от холода ли, от пронизывающего дырявый сарай ветра, от боязни - неизвестного. Он все же поспешно растолкал Квина.

Квин недовольно протер глаза - его клонило ко сну:

- Ну что такое, Ремми?

- Кью-шар! Т-сс! Слышишь? А?

Квин прислушался, Привычный говор грозы, больше ничего. Но Ремми снова казалось, что он слышит шаги, шаги за стеной.

- Ничего там нет! Давай спать!

- Квин, разве ты не слышишь? Шаги, голоса.

- Да нет же! Это игра твоего воображения, друг! Устал, отдохни лучше.

- Странное место, загадочное...

- Согласен. Но давай разберемся с этим утром.

Рембрандт старался успокоиться, но не мог.

- Квин, давай хоть поговорим немного, а то я заснуть не могу никак.

- Ну ладно давай! - уступил Квин. - Говори.

- Как ты думаешь, кто такие сверкатели?

- Бандиты какие-нибудь, разбойники лесные.

- А не чародеи?

- Ну конечно! Какое тут волшебство! Брось Ремми, волшебства не бывает, науке оно неизвестно.

- Да кто бы говорил! А не ты ли случайно с драконом сражался? Или этот дракон был особый, известный науке?

Квин замялся.

- Ну, скажем, бывают странности. Но я уверен, что в этом мире магией и не пахнет. Тут только молнии странные и все.

Снова подул ветер. Друзья поглубже зарылись в сено. Ремми застонал:

- Эх, Кью-шар, везет же нам на этакие странные миры. Опасности - само собой, но лучше уж в отеле, где сытно, тепло, а не в этой мокрой... дыре.

- Но бывают и уютные миры.

- Маловато стало. Вот как ты пропал, так и началось. То какое-то поле битвы с кромаггами, то остров с монахами, и потом пошло-поехало! Пиратские корабли, средневековые деревни, замороженные города...

- Хватит, Ремми! И так все понятно. Но я обещаю - следующий мир обязательно будет комфортабельным. Держу пари.

- Да проспоришь все равно. Ты лучше скажи мне, когда мы эту базу кромаггов отыщем? Столько времени скитаемся - и ничего.

- Данные Колина маловаты, вероятность найти ту Землю одна к тысячи. Но все же с каждым новым перемещением мы приближаемся к ней...

- Или удаляемся. Только не надо все эти научные разговоры заводить! Уже седьмой год путешествую, а ничего не понимаю в приемах самого скольжения.

- Ну не дольше всех! А я?

- Ты недавно только из своего любимого двойника Мэллори выбрался! Скажешь еще!

- Ага! Ну вот я в нем и путешествовал с вами все это время.

- Ишь ты! Ловко провел!

- А кромаггов мы найдем.

- Это ты говорил еще месяцев пять назад. И ни слуху, ни духу о них. Словно эти глазоеды исчезли совсем. Нельзя сказать, что я так уж хочу встретиться с ними, но, признаться, скольжения мне надоели. Как хочется отдохнуть, пожить нормальной жизнью! Скорее бы вернуться домой!

- А у меня его... как бы и нет, - вздохнул Квин.

- Ну что ты, Кью-шар! Моя Земля - твоя. Там ты всегда найдешь друзей.

- Какой ты щедрый! Бесплатно раздаешь земли всем желающим?

- Не всем! Только друзьям.

Они согрелись, пока спорили. Вскоре Квин снова начал засыпать. Но Ремми все не мог уснуть.

- Да, кстати, Квин!

- Ну что еще?

- Как там насчет тебя и Уэйд?

- А что? - заволновался Квин. - В чем дело?

- Вот именно, что ни в чем. Уже полгода скользим, а ты так ничего и не решил?

- А что я должен был решить? Мы вместе путешествуем, живы, здоровы, она - мой хороший друг. Чего еще нужно?

- Ну как так “чего”? Ты ничего не хочешь изменить в своих отношениях с ней?

- Да зачем? Мы и так счастливы!

- Не уверен... Вы многого не договариваете друг другу. И никто из вас не может решиться начать этот разговор. Все ждете чего-то, сами не зная чего, и переживаете в глубине души.

- Постой, Ремми! Ты не понимаешь! Спроси, что я больше всего хотел, когда из-за того опыта Гейгера оказался заточенным в теле Мэллори? Свободы, жизни... Быть самим собой, скользить вместе с вами - как я мечтал об этом! Спроси Уэйд, чего хотела она, когда в плену ее мучили кромагги? Того же, что и я, несомненно. Но наши мечты сбылись! То, о чем мы думали день и ночь, - случилось! И чего еще нужно? Просить о чем-то снова было бы неблагодарностью. Судьба уже сделала нам подарок, и теперь мы будем требовать от нее новой милости? Нет уж!

- Кью-шар, - серьезно сказал Рембрандт, - ты прав и в то же время не прав. Тогда вы стремились к тому, что сейчас имеете, и получить желаемое было для вас настоящим счастьем. Да и не только для вас - все мы не могли поверить, что ты, Уэйд и Колин снова с нами. Вы благодарны судьбе, это верно. Но ничего же не стоит на месте! Мир меняется вокруг и мы тоже - вслед за ним. Все люди стремятся к чему-то новому. Они не только просят, но и сами готовы пройти сквозь огонь и воду, чтобы достичь желанной цели. И это нормально. Надо быть терпеливым, уметь ждать, не обижаться, когда что-то не получилось. Но не стремиться - значит не развиваться, стоять на одном месте. Ничего не случится само по себе. Ты же ученый, Кью-шар. Скажи, достигла бы чего-нибудь наука, если бы ученые не стремились от открытия к открытию? Мы же постоянно, путешествуя, преодолеваем опасности, и с каждым шагом приближаемся к нашему дому. А в отношениях между людьми - разве не так? Подумай об этом, Кью-шар...

Квин замолчал, о чем-то напряженно думая. Наконец сказал:

- Но какое отношение это имеет ко мне и Уэйд?

- Здравствуйте! Да самое прямое! Говорю тебе - решись хоть на что-нибудь. Поговори с ней. Сделай первый шаг, раз видишь, что ей это не легко. Ты же у нас такой смелый, Квин, где же твоя решительность? Все тяните время, да тяните... А оно ждать не будет - уйдет и не вернешь.

- Да пойми же ты! Я в себе разобраться даже не могу - о чем я буду с ней тогда говорить? Сделаю выбор - а вдруг ошибусь? Что тогда будет? Не думаю, что Уэйд станет легче от моей ошибки.

- А ждать до бесконечности лучше? Я никого из вас не виню, Квин. Только - больно мне на вас смотреть. Вы же мои лучшие друзья...

Они помолчали. Квин хотел поскорее заснуть, чтобы не продолжать этот разговор. Но, как назло, сон ушел от него. Рембрандт продолжал:

- Помнишь первые месяцы скольжения?

- Еще бы, - невольно улыбнулся Квин и тут же вздохнул, - хорошая была пора.

- Тогда я верил, что ты и Уэйд будете вдвоем. А вы как-то... Даже сказать нечего. Ваши отношения не просто зашли в тупик, скорее, ваше чувство друг другу сгинуло, потерялось в этой бесконечной череде миров, словно его и не было.

- Ремми, все было совсем не так...

- А как? Со стороны выглядело именно так.

- Да, глупо... все закончилось.

- И с тех пор ведь не везет тебе, Квин. Когда появилась Мегги, я подумал, что может, с ней у вас что-нибудь получится. А вы?..

- Почему? - не согласился Квин. - У нас с Мегги даже был свой мир...

- В мечтах? Вот именно, что в мечтах. А как насчет жизни?

“Ну когда же Ремми уснет, - взмолился мысленно Квин, - что это на него нашло?” Он уже измучился, отыскивая верные ответы на вопросы друга. Наверное, потому и мучился, что ответов не было. Через минуту Ремми заговорил опять. Своим новым вопросом он словно решил добить Квина:

- Скажи честно, Квин! Ты любишь еще Уэйд?

- Еще?.. Не знаю... Совсем... не знаю...

- И за все это время ты не понял?

- Слушай, Ремми, - не выдержал Квин, - прекратим этот разговор!

- Да я же о вас...

- Знаю. Что-то ты о Уэйд больно беспокоишься! Смотри, как бы я не начал другой разговор - о тебе с ней!

- И начни! Я-то не обманываю себя! Уэйд очень дорога мне, но я также знаю, что все ее мысли - только о тебе. Я лишь хочу, чтобы она была счастлива. И ты тоже.

Квин не нашелся, что ответить. Он закрыл глаза и повалился в солому. На его счастье, сон вернулся и вскоре унес его от этой мучительной боли, давно не дающей ему покоя.

Ремми больше ничего не говорил другу. Зачем говорить с тем, кто не хочет этого? “Он сам решит, я ему ничем не смогу помочь, - сказал Рембрандт себе. - Это - его жизнь, и он ее хозяин. Надеюсь, Квин не ошибется”.

Снаружи взвыл ветер, застучал сильнее дождь. Рембрандту не спалось, тревогу вновь подступила к нему, но он не стал будить Квина. Сейчас они все равно не смогли бы говорить спокойно. Скорее, поругались бы. Пускай лучше Квин спит, чтобы, проснувшись, обнаружить, что сон кончился, а нерешенная проблема по-прежнему требует ответа.